Архитектурный ансамбль Николо-Шартомского монастыря

Архитектурный ансамбль Николо-Шартомского монастыря сформировался в целом в границах второй половины XVII — первой половины XIX веков. Вторым по старшинству каменным зданием после Никольского собора стал корпус трапезной с храмами в честь Казанской иконы Божией Матери и святителя Григория Акрагантийского, выстроенный в 1678 году. Трапезная строилась не без участия «высоких попечителей»: согласно указу царя Алексея Михайловича, архиепископ Суздальский Стефан выдал монастырю 319 рублей на строительство трапезной с храмом.

К середине XIX века, как следует из «Краткого описания Николо-Шартомского монастыря», составленного священником Павлом
Румянцевым в 1860-е годы, Казанская церковь обветшала и пребывала «в самом бедном и мрачном виде». Однако в 1858 году «старанием игумена Илариона, при усердных пожертвованиях шуйских купцов Посылиных, Калужских и Поповых и других благотворителей, вся внутренность Казанского храма переделана,возобновлена и украшена». Из этого же «Описания» известно, что иконы для одноярусного иконостаса Казанской церкви писал палехский мастер Софронов. Конечно, тогдашнее убранство храма не сохранилось.

Церковь свт. Григория была устроена в южной части трапезной, и ее отмечает лишь небольшая главка над крышей корпуса.

Неподалеку от Никольского собора, к северу от него, стоит колокольня. Она, возможно, является третьей по старшинству монастырской постройкой, а, быть может, даже имеет право претендовать на второе место. Точное время ее возведения неизвестно. В альманахе «Памятники Отечества» (№1 за 1981 год), издававшемся Всероссийским обществом охраны памятников истории и культуры, о колокольне Шартомского монастыря говорится, что «в начале XIX века она изменила свой силуэт и на расстоянии воспринимается памятником архитектуры поздней поры. Между тем, подойдя ближе, можно увидеть в ее трех нижних ярусах формы, свидетельствующие о древнем происхождении. Фантазия может дорисовать к трем древним четвертый ярус звона с высоким шатром, и сразу вспомнятся колокольни-свечи Тутаева, Ярославля, Костромы и других городов Верхней Волги». А вот «Свод памятников архитектуры и монументального искусства» однозначно определяет ее как «памятник позднего классицизма», ориентируясь на верхние ярусы с арками, имеющие, действительно, позднейшее происхождение.

Над Святыми воротами монастыря выстроена церковь Преображения Господня, заложили ее в 1696 году, а освятили спустя сто с лишним лет— в 1813-м. А в начале XIX столетия ее перестроили в соответствии со вкусами эпохи. «Преображенская церковь, — говорится в «Памятниках Отечества», — в плане имеет форму равноконечного креста. Над кровлей возвышается восьмигранная ротонда, увенчанная коротким барабаном и небольшим куполом. По углам четверика расставлены легкие барабаны. Таким оригинальным способом облегчается тяжеловесное основание. Поражаешься тому, сколько композиционных вариантов использовали русские зодчие при строительстве пятиглавых храмов».

В «Памятниках Отечества» не приводится сколько-нибудь точных датировок ни «древнейшего слоя» Преображенской церкви, ни ворот, ни примыкающих к ним корпусов. Сказано лишь: «В ней, как и в монастырской колокольне, два исторических пласта, принадлежащих разным эпохам. Основание этой церкви, судя по характеру кладки, размерам кирпича и замурованным нишам, — древнего происхождения. Въезд в монастырь испокон веков находился со стороны речки. Кельи, примыкающие к воротам, составляли с ними единый архитектурный ансамбль, построенный одновременно». Надо понимать, что под «древностью» здесь разумеется конец XVII века. Похоже на то. Во всяком случае, данные, почерпнутые из дореволюционных описаний монастыря, этому не противоречат. Правда, о времени постройки келейных корпусов старые авторы ничего не сообщают. Борисов, упоминая о них, отмечает, что они «довольно поместительны и крепки», а о. Павел Румянцев рассказывает о перестройке «внутренностей» всех «келлий» в 1859—1862 годах, вследствие чего они устроились «удобно и прилично». «Свод памятников» при этом вновь глаголет о «позднем классицизме», усматривая его черты в «пропорции и ритме фасадных членений».

О классицизме, но на сей раз «зрелом», «Свод» говорит и применительно к монастырской ограде.