Григорий Федорович Долгоруков
Жизнь Григория Федоровича Долгорукова — пример преданного служения отчизне на всех постах, доверяемых ему Петром I. Часто князю бывало невыносимо трудно, он тосковал по родине и родным, которых не видел годами, но, оставаясь человеком долга, князь всегда ставил интересы государственные выше личных. Долгоруков был обласкан царем, однако трудился не ради чинов и наград, а ради государственной пользы, определяя ее согласно с Петром, поднявшим сонную Русь на дыбы.
Кажется, Григорий Федорович Долгоруков уже родился (а случилось это в 1656 году) верным слугой царя и отечества. В службу он вступил стольником четырнадцати лет от роду, еще при царе Алексее Михайловиче, но самые главные события его жизни случились тогда, когда царь Петр стал входить в сознательный возраст — вот с этого времени, с самых первых отроческих забав Петра Алексеевича, в которых, впрочем, уже, как в зеркале, отражались будущие реформаторские деяния самодержца, Григорий Федорович находился рядом с ним. «Рядом» — это, разумеется, метафора; «рядом» — это значит: преданным соратником, разделяющим мечты и упования Петра I.
Начало
Что считать началом? Первую верфь, основанную на Плещеевом озере? «Потешные» полки? Так вот, при формировании из «потешных» войск регулярного Преображенского полка в 1691 году князя Григория зачислили в него капитаном. Как известно, первые мысли Петра о превращении России в морскую державу были связаны с южным направлением: в 1695 и 1696 годах состоялись два Азовских похода; второй из них завершился взятием крепости Азов. В обоих походах принимал участие и Преображенский полк. Капитан Долгоруков сражался храбро, но не на военном поприще ему было суждено в будущем проявить себя.
В 1697 году в числе 39-ти стольников Григорий Федорович отправился в Италию для обучения военно-морскому делу. Характер этой поездки мы можем себе представить по «Путевому дневнику» П.А. Толстого, одного из тогдашних посланцев Петра. Начинает Толстой свой отчет с задачи, поставленной ему царем (надо думать, что задачи эти всем русским вояжерам ставились примерно одинаковые):
- 1. Знать чертежи или карты, компасы и прочие признаки морские.
- 2. Владеть судном как в бою, так и в простом шествии, знать все снасти и инструменты к тому принадлежащие, парусы, веревки...
- 3. Сколько возможно искать того, чтоб быть на море во время боя, и пр., и пр.
Толстой предложенное Петром Алексеевичем учение одолел: изучал устройство корабля, плавал на венецианском судне, сражался с корсарами... Но не только. Путевой дневник выявляет огромный интерес, который русские гости проявляли к итальянской культуре, причем интерес практический,«петровский» — они упорно осваивали культурное наследие античности и Ренессанса, зорко приглядываясь к нему, прикидывая, что могло бы дать хорошие ростки на их родине.
Вероятнее всего, итальянский «учебный» вояж Г. Ф. Долгорукова во многом был похож на путешествие стольника Толстого — как по конкретному выполнению практических задач, так и по «культурному результату», и доказательством тому воздвигнутая им позже в Подмоклове удивительная церковь-ротонда. И в этом смысле отождествление многими исследователями князя с тем Долгоруковым, который написал в Венеции в 1699 году «Архитектуру цывилную», не кажется чем-то невероятным. Напротив, именно такой человек и должен был составить первый свод архитектурных правил на русском языке.
В годы Северной войны
Вернулся в Россию Григорий Федорович как раз к началу Северной войны. Одной из союзниц России в той войне выступила Польша, но — союзницей очень ненадежной. Избранный королем Речи Посполитой в 1697 году саксонский курфюрст Август II Сильный мечтал вернуть Ливонию, отнятую в начале XVII века у Польши Швецией, однако в стране царила обычная для нее анархия, силы распылялись, враждующие шляхетские партии тянули каждая в свою сторону, и вот сюда-то чрезвычайным посланником в ранге министра.
Задача удержать Польшу в роли сильного соперника Карла XII на время, пока русский царь собирал новые силы после нарвской катастрофы, была заведомо неисполнимой, но тем более следует уважать князя Долгорукова, взявшегося ее исполнить. Разумеется, все его титанические усилия пошли прахом: в 1704 году Карл, разгромив поляков, взял Варшаву, низложил Августа и поставил на его место удобного ему Станислава Лещинского. Долгоруков удалился в Сандомир, где составил партию за низложенного короля.
Вскоре еще большая опасность позвала его в Малороссию. В 1708 году гетман Мазепа изменил российскому престолу, и малороссийские старшины собрались в Глухове для избрания нового гетмана — Петру очень не хотелось, чтобы им стал слишком сильный и самостоятельный человек (а такая кандидатура имелась — черниговский полковник Павел Полуботок), и он послал туда Долгорукова «агентом влияния», снабдив его всеми необходимыми полномочиями. В пространной царской грамоте, привезенной Григорием Федоровичем, изменник Мазепа предавался проклятию, а Долгоруков именовался министром, к мнению которого следует непременно прислушаться. Княжеская миссия оказалась совершенно успешной — его стараниями вместо Полуботка гетманом избрали лояльного Петербургу стародубского полковника Ивана Скоропадского.
Петр I был доволен и в знак своего благоволения назначил Григория Федоровича командовать частью русского войска. Вот парадоксы Петрова царствования! Деятели этой эпохи не застывали раз и навсегда на одном месте, в одной профессии, а призывались туда, где они нужны были здесь и сейчас, — и в своем выборе самодержец ошибался очень редко. Не ошибся он и на этот раз.
За две недели до Полтавской битвы Григорий Федорович со своим отрядом напал на шведский обоз и разбил в пух и прах шведского генерала Крузе. В самый день Полтавской битвы он не позволил шведским войскам, осаждавшим Полтаву, соединиться с основными силами Карла XII.
Награды тогда пролились золотым дождем на всех творцов русского триумфа. Не миновали они и князя Долгорукова. Уже через день после битвы он получил чин действительного тайного советника и несколько деревень, а чуть позже — орден Андрея Первозванного.
После Полтавской баталии произошел перелом в Северной войне, и Петр Великий стал последовательно отыгрывать потерянные до того позиции. Он вернул Августу II королевские права и, встретившись с ним в октябре 1709 года в Торуни, заключил русско-польский договор, восстанавливающий союзнические обязательства Речи Посполитой. При этом присутствовал Григорий Федорович Долгоруков как самый большой знаток польских дел в окружении русского царя, вскоре вновь отправившийся к польскому двору в качестве полномочного посланника.
Следующие двенадцать лет, за вычетом двух лет опалы, которым мы обязаны появлением удивительного храма в Подмоклове, князь провел в Варшаве, зарекомендовав себя стойким защитником жестоко притесняемого православного населения Польши.
Цитируем «Сказания о роде князей Долгоруковых», изданные в 1840 году:
«В начале 1717 года князь Григорий мудрым сочетанием искусных представлений с угрозами получил диплом в подтверждение вольностей, предоставленных православным древними конституционными актами, и, невзирая на гнев польского духовенства, истребовал привилегию в охранение белорусской православной епархии от католиков и униатов. Один из приверженцев и сообщников Мазепы, Герцик, явился в Варшаве и стал возмущать умы против россиян: князь Григорий арестовал и отправил его в Петербург под крепким караулом. Август жаловался Петру, говоря, что Герцик — уроженец польский; Петр отвечал, что министр его действовал для предостережения выгод обеих держав и, следственно, поступил умно...»
Положение Долгорукова в Варшаве после этого стало опасным — слишком многие поляки искали погубить его; князь сам писал Петру I, что ненависть к нему польского духовенства и постоянно устраиваемые козни столь усилились, что ему не позволяют в полной мере исполнять посланнические обязанности. И — просился домой. Наверное, дело заключалось не только в ненависти поляков — годы брали свое, Григорию Федоровичу пошел уже седьмой десяток, подступали болезни, он отчаянно тосковал по родине, по тихому Подмоклову с его бескрайними приокскими далями. Но только в 1721 году Петр разрешил князю покинуть Варшаву, заменив его на посольском посту его же сыном Сергеем Григорьевичем.
Закат
Однако ехать Григорию Федоровичу пришлось не в Москву, не в Подмоклово, а в Петербург, так как он получил назначение в Сенат, а сенаторы — под страхом крупного денежного штрафа — обязывались трижды в неделю являться к месту службы.
На его счастье, по окончании Северной войны в 1721 году император вернулся к старой своей мысли пойти войной на Персию, чтобы упрочить и облегчить торговые связи со Средней Азией и Индией. На время подготовки Персидского похода, состоявшегося в 1722—1723 годах (и, к слову, достигшего всех поставленных целей), Сенат перебрался из Петербурга в Москву, где Григорий Федорович — хотя бы перед самой смертью — смог отдохнуть душой и погрузиться в детские воспоминания.
Смерть его была действительно совсем близка: он скончался в августе 1723 года — правда, уже в Петербурге. И вот ведь как досадил Григорий Федорович католиком своей непреклонной деятельностью по защите прав православных людей — молва упорно не желала считать его смерть естественной, виня в ней поляков, будто бы отравивших престарелого князя. А подобные легенды дорогого стоят, в них четче, выпуклее проявляется масштаб исторической личности, становятся более очевидными ее заслуги перед родным народом.
