Освящение Морского собора Санкт-Петербурга

Освящение нижнего храма Морского собора Петербурга с центральным престолом во имя святителя Николая и придельным во имя Иоанна Предтечи совершилось 5 декабря 1760 года, то есть еще при жизни императрицы Елизаветы Петровны. Но до освящения верхнего, Богоявленского, храма (оно состоялось 20 июля 1762 года) монархиня не дожила. За столь короткий срок в государстве успели произойти большие перемены — началось и кончилось царствование Петра III, на престол взошла (но еще не была коронована) Екатерина II.

Она-то и возвысила статус новоосвященного храма, повелев именовать его Морским собором. Действительно, в ранге обычной приходской церкви Никольскому храму было «тесновато». Размерами и роскошеством убранства его мог затмить в то время лишь Петропавловский собор. А к тому же Екатерина, имевшая осмысленные имперские амбиции, положила поднять значение русского флота, пришедшего в упадок при ее предшественницах — Анне Иоанновне и Елизавете Петровне. И появление в Петербурге не просто нового приходского Никольского храма, но Морского собора было как нельзя более созвучно ее устремлениям.

Государыня сочла возможным лично присутствовать на освящении Богоявленского храма и левого нижнего (Димитриевского) придела. Освящал же храм архиепископ Санкт-Петербургский Вениамин, и это было едва ли не последнее деяние, которое он совершил в Петербурге.

Екатерина II не жаловала малороссов, к моменту ее воцарения фактически имевших монополию на высшие посты в церковной иерархии, и в конце июля 1762 года архиепископ Вениамин вынужденно (хотя как бы по собственному желанию) отправился в Казань. Отметим к слову, что, согласно сохранившимся воспоминаниям современников, он был:

«нравом чистосердечен, незлобив, строг с милостию, благочестив, к трудам звания своего охотен, щедр, наук и ученых людей любитель, в защищении своих подчиненных и прочих бедных старателен, обходителен, гостеприимен, во всем подлости не терпящий, — словом, всеми приличными сану его свойствами одарен».

И, таким образом, перемещение владыки явилось следствием именно екатерининской политики, а вовсе не каких-то его прегрешений.