Николо-Берлюковский монастырь
История Николо-Берлюковского монастыря берет начало на заре XVII века. В разгар Смутного времени две старицы, убегая из разоренного поляками Пречистинского Успенского монастыря, вынесли древний образ Угодника Божия. Как верный хранитель в напастях, он направил их шествие к тому месту, где скрывался некий старец священносхимник Варлаам от тех же гонениий. Инокини вручили ему святую икону, которую о. Варлаам принял с благоговением как священный дар и внес в ту часовню, при которой водворился.
Некоторые исследователи ссылаются на источники 1613 года, указывающие, что Никольская церковь в Берлюках была задолго до Смуты. Значит, Варлаам пришел скрываться не на пустое место, а туда, где уже был когда-то храм и, не исключено, монастырь. Есть версия, что и эта обитель была разорена поляками, а старец прятался в пещерах, существующих при Николо-Берлюковской пустыни до сих пор.
Так или иначе, не доверять этим сведениям нет оснований, потому что обо всех указанных личностях есть упоминания в других исследованиях. Варлаам - настоятель уничтоженного в Смуту Стромынского Троицкого монастыря (ныне с. Стромынь), монахини, принесшие икону Свт. Николая, - Евдокия и Иулиания, настоятельница и казначея Предтеченского Успенского монастыря села Пречистое (ныне г. Лосино-Петровский). Интересно, что топонимика сохранила имена обеих монахинь: Берлюковская пустынь стоит в деревне Авдотьино (Авдотья - просторечное от Евдокия) недалеко от Ульяниной горы (Ульяна - просторечное от Иулиания).
Так, если речь зашла о топонимике, а что же такое Берлюки? На этот счет однозначных сведений нет, существует несколько версий. То ли отшельник, подвизавшийся в пещерах, то ли терроризировавший окрестности бирюк-разбойник, возможно даже раскаявшийся потом - русская традиция изустных преданий любит раскаявшихся разбойников.
Даже историческое описание монастыря 1875 года дает образ Берлюка, так скажем, «в диалектике»: «Одни почитали его за убогого пустынножителя и отшельника, а другие подозревали в нем человека недобраго, начальника станичников, каковыми почитали обитателей опустелого монастырища. Иногда видели Берлюка стоящим при большой дороге, на груди его висела икона Святителя Николая, одна рука опиралась на старческий посох, а другая простиралась к ходившим и проезжавшим Стромынкою и испрашивала скудную милостыню для хлеба насущного. Это была светлая сторона жизни этого неведомого старца. О нем ходили еще и другие смутные слухи, что будто бы он иногда, под вечер, выходил на большую дорогу, но только уже не для того, чтобы испрашивать милостыню, а чтобы силою отнимать у проходивших и проезжавших, что мог, при помощи своих соумышленников, и счастливыми почитали себя те, кому удавалось живыми избыть от злодейских рук его».
Обратим внимание на указание в тексте «опустелого монастырища». В источниках XVII века в Берлюках указывается «церковная земля, что был Храм Николы Чудотворца», то есть опять-таки пустующее место. В 1715 году числится «новопостроенная церковь». Строителем был некий Викула Мартынов, «боголюбивый мирянин, купецкий человек, тяглец мещанской слободы». По мнению Холмогоровых, по окончании строительства Мартынов постригся в монахи. Так или иначе, в 1719 году вокруг Никольской церкви возникает монастырь.
Злоключения Иосии
XVIII век был непростым временем для православия. Государство со времен Петра I проводило жесткую политику в отношении Церкви, патриаршество было отменено, руководство передано Синоду, в котором первую скрипку играл всесильный Новгородский архиепископ Феофан Прокопович. Как потом писал церковный историк и богослов А. В. Карташев (последний обер-прокурор Синода и министр исповеданий во Временном правительстве), «это был методический государственный террор».
Тяжелые времена настали и для Берлюковского монастыря. В 1831 году настоятелем обители был назначен иеромонах Иосия (Самгин), известный своим решительным антизападничеством. В прошлом - монах Саровского монастыря, человек жесткий, не боявшийся резко высказывать свои взгляды, решительный противник засилья иноземцев во власти, при Анне Иоанновне приобретшем черты эпидемии.
Совершенно очевидно, что долго руководить монастырем ему бы не дали. И вот, в 1733 году к Ростовскому архиепископу Иоакиму явился некий монах Георгий (Зворыкин) из того же Саровского монастыря, поведал о своей одержимости бесами... и заодно о том, что в Саровской и Берлюковской обителях почитают юродивых как святых, монахи обсуждают с мирянами пагубное влияние западных веяний, читают запрещенные книги и вообще готовят антиправительственный заговор...
Это был приговор. С позиции настоящего времени мы знаем, что Иосия действительно часто общался с московскими юродивыми, не скрывал ни от кого своих антизападных настроений и почитывал, скорее всего, «запрещенку». Но был ли он заговорщиком? Едва ли, если, конечно, не считать заговором фрондерство по отношению к Феофану Прокоповичу.
Неизвестно о существовании какой бы то ни было «подпольной» организации, а если бы она и была, трудно представить себе ее управляемость: путь от Берлюков до Сарова неблизок и в эпоху автомобилей и сотовых телефонов...
Так или иначе, под каток репрессий попал и Иосия, и - по логике «доносчику первый кнут» - Георгий Зворыкин. Обоих расстригли в 1734-м, Иосию трижды поднимали на дыбу и по окончании трехлетнего расследования вырвали ноздри и сослали «в Камчатку вечно». Зворыкин, также без ноздрей, отправился в Охотский острог. Берлюковскую пустынь разогнали, монахов и трудников также подвергли разнообразным казням или сослали по отдаленным углам страны.
Начало правления Елизаветы Петровны ознаменовалось многочисленными амнистиями осужденных при Анне Иоанновне. В 1743 году монахи Саровской обители предприняли попытку оправдать и осужденных по «берлюковскому делу». В феврале 1745-го Самгин и Зворыкин даже были доставлены в московскую Синодальную контору для разбирательств, но спустя полтора месяца Тайная канцелярия спустила приказ - осужденных немедленно вернуть в места ссылки и больше тему их амнистии не поднимать. Феофан Прокопович умер, но дело его жило.
Падения и взлеты
Только в 1759 году появляются известия о возобновлении монашеской жизни в Берлюках. Монастырь относительно успешно «проскочил» Екатерининскую секуляризацию 1764 года - не был закрыт по бедности, всего лишь выведен за штат, но... спустя всего несколько лет пал жертвой «благих побуждений». Надо же было настоятелю Никону в 1770 году написать в Московскую духовную консисторию жалобу на крайнее стеснение в средствах, из-за чего обитель пребывает в плачевном состоянии! Дух секуляризаторства еще был силен, и в Москве постановили немедленно «исправить упущение 1764 года». Обитель во второй раз закрыли.
Впрочем, ненадолго. Берлюковский монастырь был возрожден в 1779 году усилиями митрополита Московского и Коломенского Платона (Левшина). Стараниями владыки появились и благотворители. Начинается активное строительство. Собственно, тогдашнего игумена Берлюков так и прозвали - Иоасаф Строитель. Он был переведен сюда из Николо-Перервинского монастыря (ныне в черте Москвы), одной из любимых обителей митрополита Платона. Второй был, как известно, «духовный щит» - Николо-Пешношский монастырь. И именно с берегов Пешноши происходили три настоятеля Берлюков, управлявших монастырем, с благословения Платона, подряд с 1806 по 1828 год.
А в 1829-м произошло великое чудо: была обретена чудотворная икона «Лобзание Христа Иудою», ставшая главной монастырской святыней. За происходящими от нее исцелениями в Берлюки потянулись многочисленные паломники, что совершенно изменило всю монастырскую жизнь. Началась пора процветания. Середина XIX века - период, когда обновляются все монастырские постройки. Строятся ныне существующие храмы Христа Спасителя и Василия Великого, а также многие жилые и хозяйственные сооружения.
Работами и всей монастырской жизнью руководит игумен Венедикт - также один из выдающихся настоятелей Николо-Берлюковской пустыни. Его дело продолжили и последующие руководители. К концу XIX века монастырь приобретает окончательно сформировавшийся облик: в пещерах обустраивается церковь во имя Собора Иоанна Предтечи, возводится Троицкий храм и, наконец, на исходе столетия - грандиозная колокольня по проекту признанного мастера русской эклектики А. С. Каминского. Это одна из самых высоких колоколен Подмосковья, выше нее (из сохранившихся) - только колокольня Николо-Угрешского монастыря, да и то разница невелика - 90,34 против 93 метров.
Беды начались вскоре после революции. В 1922 году изъяли ценности. В том числе и ризу с иконы «Лобзание Христа Иудою». Сам образ бесследно пропал. Монастырь закрыли - уже в третий раз - в 1930 году. В здании разместился дом инвалидов, потом - психиатрическая больница для туберкулезных.
Несколько десятилетий стояли мрачные, давно требовавшие ремонта монастырские стены, да возвышалась над ними громада колокольни.
Только осенью 2002 года ее вместе с храмом Христа Спасителя вернули церкви. Еще несколько лет занял ремонт. При этом насельники были вынуждены делить территорию с домом скорби.
И вот, в 2015 году, после 13 лет борьбы, больницу вынесли за территорию обители, и монастырю наконец передали все постройки. Ремонтные работы продолжаются, но колокольня уже побелена и радует глаз, храм Христа Спасителя отрыт и действует, на монастырском огороде выращивают сельскохозяйственные культуры и лекарственные травы. В Божий дом вернулась духовная жизнь.
